Космическое измерение одиночества

Одно из четырех измерений - космическое, - пожалуй, наиболее сложное. Космическое измерение применяется для обозначения по крайней мере трех различных форм самовосприятия:

• постижения себя как цельной реальности, благодаря которому человек соотносится с природой и космосом,
• причастности к мистическим, таинственным аспектам жизни, предельно близким к Богу или к глубинам бытия,
• веры человека в уникальность своей судьбы или причастности к великим историческим целям.

Космическое одиночество присутствует там, где есть хотя бы один из этих аспектов; другие выражения космического одиночества могут заключать в себе два или даже три указанных аспекта.

Чувство одиночества, относящееся к соотнесенности человека и природы, обнаруживалось не только у отдельных индивидов, оно было типичным для больших групп людей или даже отдельных эпох. Это чувство с необычайной силой выражалось у некоторых групп в индустриальных урбанизированных обществах. Иногда чувство отстраненности от природы приводит к бессилию. Литература эпохи романтизма изобилует примерами такого типа одиночества. В более близкое нам время литература контркультуры выразила то же. У молодежи, желающей приблизиться к культуре североамериканских индейцев, которая рассматривала жизнь животных и растений как часть одной огромной родственной человеку системы, часто выражен этот тип одиночества. Он также обнаруживается у людей, которые занимаются экологией и восстановлением взаимоотношений человека и природы. Активные поиски жизненных источников и близость к природным феноменам часто связаны с неожиданно появляющимся одиночеством данного типа.

Космическое одиночество может относиться и не ко всей природе, а .лишь к какой-то ее части. Например, некоторые люди особенно одиноки, когда чувствуют свое отдаление от объекта их интереса; они тоскуют по своей земле, как другие люди могут скучать по семье или друзьям, с которыми они разучены. Джон Стейнбек дал нам проникновенное описание такого одиночества в романе «Гроздья гнева» (1951), изобразив страдания Оки ², оторванного от родной земли. У Оки, романтиков и представителей контркультуры общим становится специфический тип одиночества, осознание отчужденности основы жизненного мира «Я». В этом типе одиночества фундаментальные отношения внутриличностного мира натянуты и затруднены, но конечные потребности не могут найти своего удовлетворения через простое человеческое общение.

Чувство утраты связи с бытием или Богом, которое является другим вариантом предложенного нами космического измерения одиночества, характеризует определенную философскую и религиозную литературу. Религиозный экзистенциализм дает яркий пример последнего в литературе Запада. В разнообразной восточной философской и религиозной литературе человек понимается как одинокая душа, заключенная в область земной нереальности, или как пилигрим, поспешающий к истинному пристанищу, которое находится не в этом, реальном мире. В мистической теологии Запада и Востока фундаментальная человеческая проблема описана именно в понятиях одиночества: спасение лежит в «полете одинокого к Одинокому». Другой пример изображения одиночества такого типа представлен современной литературой, именно той, где авторы размышляют над проблемой отсутствия бытия или Бога. Сравнительно недавние примеры страданий, порожденных одиночеством, запечатлены в литературе, повествующей о смерти или затмении Бога, например в произведениях Ваганяна или М. Бубера (1952), и даже в ее светских формах, например в песне Максвелла Андерсена «Среди звезд».

Наследие иудейского христианства изобилует примерами мучительной экспрессии одиночества. Псалмы полны жалоб, стенаний одинокого человека: «Доколе, Господи, будешь забывать меня вконец, доколе будешь скрывать лице Твое от меня?» (Пс. 13:2). «Как лань стремится к потокам вод, так душа моя стремится к Тебе, Боже?» (Пс. 42:2). В сочинениях пророков много подобных мест. Один из самых мучительных криков такого одиночества прозвучал в момент распятия: «Боже мой, Боже мой? почто Ты оставил меня, удалясь от спасения моего, от слов вопля моего?» (Пс. 22:2). Литургии раннего христианства зачастую сосредоточивали внимание именно на таком характере одиночества. В них почитание Бога предвкушало возвращение долгожданного Иисуса Христа. Во многих современных религиях, в частности мистической и евангелической ее разновидностях, чувствуется глубокая напряженность одиночества вместе с притязаниями на его разрешение. Некоторые религиозные секты ищут постоянный контакт с богословами, которые бы утешили одинокие сердца верующих. Нет сомнения, что в настоящее время в религиях высокого эмоционального накала одиночество - сильнейший мотивирующий фактор. До сих пор в попытках оценить новые культы и религиозные движения ему мало уделялось внимания. Модель космического измерения одиночества предлагает показатель, многообещающий с точки зрения изучения и интерпретации некоторых важных аспектов как старой, так и новой религии.

Третий вид одиночества космического типа может быть легко распознан в движениях, ориентированных на некоторые конечные исторические цели. Он описан также художественной литературой и гуманистической психологией, включая работы Уильяма Джемса [James, 1908] и Карла Густава Юнга [Jung, 1933, 1951], в которых человек страдает от ощущения разъединенности своего «Я». Этот тип одиночества близок к переживаниям самоотчуждения, когда человек сознает, что один существенный аспект его личности упускается или развитие одной стороны «Я» сводит на нет другие его стороны. Выражения данного типа одиночества иногда проявляются в форме стремления к истинному «Я», которое еще только должно быть реализовано. Другой случай одиночества рассматриваемого типа можно обнаружить в выражениях веры в то, что «каждый из нас по воле рока совершенно одинок». В противоположность знаменитой эпиграмме Джона Донна некоторые люди верят, что каждый человек - это остров, изолированный но своей сути от остальных и даже отчужденный от самого себя. Мы без труда можем найти эту веру в острых формах аутизма, она легко угадывается также в литературе, имеющей отношение к одиночеству. Иногда страх одиночества и стремление подавить его обосновывают веру в то, что изоляция - истинное состояние человеческого существования.

Этот краткий обзор случаев космического одиночества не является всеобъемлющим. История, искусство, литература, различного рода опросы свидетельствуют о том, что вариации одиночества бесконечны. Наш обзор и не предназначен для того, чтобы указать какую-либо одну метафизическую перспективу. Здесь представлена и обозначена специфическая форма самосознания личности, которую люди рассматривают как нарушение своего личностного мира. Новое в данном случае не является открытием каких-либо новых форм переживания. Это представление аналитической концепции, которая дает нам возможность узнать многосторонность переживаний, означающих самоотчужденность или отстраненность от бытия, Бога, природы. Подобная идентификация способствует более тщательному анализу переживания одиночества, его источников, помогает оценить все значение ответной реакции на него, которую человек либо проявляет, либо стремится это сделать. Данная концепция полезна также для попыток оценить сферу воздействия одиночества на жизнь конкретных людей и групп, сталкивающихся с одиночеством в многочисленных измерениях.

Культурное измерение одиночества

В социальных науках понятие одиночества употребляется в конвенциональном смысле, представляя унаследованную систему нормативных значений и ценностей, которая определяет решающие элементы в интерсубъективных отношениях и стилях жизни. Яркий пример культурного измерения одиночества описание переживаний иммигрантов, представленное Хэндлином в «Отверженных» (1951). История Соединенных Штатов Америки особенно богата выражениями этого типа одиночества. В XIX веке во время волн иммиграции многие переселенцы переезжали в эту страну группами, которые включали ближайших родственников, друзей и знакомых из родных городов и деревень. Они были окружены любящими их людьми, что очень важно для каждого человека, но они были глубоко одиноки. Часто иммигранты учреждали этнические коммуны, которые должны были хотя бы частично противостоять этому своеобразному типу одиночества. Но даже в таких группах люди говорили о своей отчужденности, отрыве от культурного наследия, которое изначально было частью их жизни. Многое из того, что они привыкли считать само собой разумеющимся, было утеряно. Понятие отчуждения не всегда адекватно отражает это переживание. Отчуждение представляет главным образом сложное отношение иммигрантов к их новой родине и не объясняет несчастья, от которого многие страдают, становясь одинокими и стремясь вновь обрести основные идеи, нормы, убеждения, позиции и ценности, составляющие унаследованную часть жизненного мира личности. Культурное отчуждение может быть частью или следствием неразрешенности одиночества именно в культурном измерении.

Другой пример культурного измерения одиночества, как полагают некоторые авторы, можно найти в характерной форме переживаний человека в современном мире. Описание этого переживания занимает центральное место в классическом исследовании Э. Фромма «Бегство от свободы» [Fromm, 1941]. Пытаясь показать доминирование социального в характере современного человека, Фромм признал, что ключ к пониманию людей нового типа лежит в «специфическом отношении человека к миру» [р. 9]. По различным соображениям, которые разъяснены в книге, Фромм спорит с тем, что современный человек в индустриальном технократическом обществе «чувствует бессилие и крайнюю безнадежность» [р. 219]. Автор настаивает на том, что новая свобода, которую получил человек в процессе своего исторического освобождения от социальной, экономической и религиозной зависимости, «ограничила возникновение глубокого чувства безнадежности, бессилия, одиночества и тревоги» [р. 53]. Хотя некоторые из этих теоретических положений проблематичны и недостаточно обоснованы, не может быть сомнений в том, что описания Фроммом «невыносимого чувства одиночества и бессилия» встретили широкое признание и одобрение. Многие читатели согласились с положением, что «человек больше всего боится одного: изоляции» [р. 15]. Однако вид изоляции, предложенный Э. Фроммом, не является типичным, к тому же автор не указывает, чем отличается его концепция от общепринятой. Это обстоятельство привело к неверной интерпретации аргументов Э. Фромма. Как будет показано ниже, знаменитое исследование Д. Рисмена [Riesman, Denny & Glazer, 1950], которое, по общему мнению, явилось американской адаптацией работы Э. Фромма, на самом деле предполагало совсем иной тип изоляции. Однако в настоящий момент более важным, чем критическое обсуждение, является тот факт, что представления Фромма привлекли внимание к особому типу одиночества, который был признан широко распространенным и весьма сильно воздействующим на современное общество. Это одиночество в культурном измерении, которое лежит в основе определенных форм отчуждения, разъединенности человека с культурой и даже аномии.

Социальные науки едва коснулись темы культурного одиночества, но в произведениях художественной литературы оно блестяще описано. Яркий тому пример - роман «Степной волк» Германа Гессе (1929). Человек, изображенный в романе, символизирует дилемму многих, кто оказался между двумя культурами - старой и новой. Его одиночество становится невыносимым, потому что он терпит неудачу в поисках пристанища в ком-то другом. Это не то одиночество, которое можно излечить любовью или дружбой, оно требует отношений другого рода. По мере развития личной трагедии героя романа, роста его мучений поиски определенного рода участия оказывались тщетными. Яркое политическое выражение культурного одиночества оставлено Т. С. Элиотом в поэме "Бесплодная земля" (1922). Довольно интересно, что в более поздних его произведениях, например, в «Четырех квартетах» (1943), акцент переносится на космическое измерение одиночества.

Воздавая должное описанию примеров этого типа одиночества в литературе, представляется более важным открыть их в нашей жизни. Культурное одиночество иногда наиболее выпукло проявляется в обстановке, характеризуемой аномией, особенно если аномия имеет субъективное воздействие, как предполагали Э. Дюркгейм в работе «Самоубийство» [Дюркгейм, 1912], а также и Р. Мертон в своем исследовании «Социальная теория и, социальная структура» [Merton, 1957, р. 160-176]. Люди, испытывающие внутреннее расстройство и смятение, проистекающие из ощущения разъединенности с традиционными ценностями и нормативами, часто говорят о чувстве одиночества, которое не могут даже объяснить. Многие люди лучше понимали свое одиночество после того, как оно было обрисовано ими. Эти люди не могут быть охарактеризованы как анонимные личности, они переживали культурное отчуждение из-за иммиграции или как следствие обширных и быстрых изменений в религиозных и общественных нравах. Модель дает им возможность определить источник страдания.

Культурное одиночество проявляется также в малых группах, когда люди ощущают, что их связь с собственным культурным наследием порвана или что общепринятая культура неприемлема для их внутреннего мира. Данный тип одиночества существует в обществах, где происходят бурные социальные изменения, например в современной Японии [Lifton, 1965], Америке [Toffler, 1970] . Это важный элемент в жизни молодежи, которая не может найти пристанища в культуре своей страны. Такой тип одиночества объединяет беды, неприятности людей, причиняя страдания культурным отчуждением и кризисом попыток идентификации. Ценность предложенной четырехмерной модели одиночества состоит в том, что она дает возможность изучающим культурное отчуждение сосредоточиться на отдельных фактах ситуации без потери смысла всей их совокупности и без смешения динамических процессов, которые должны быть аналитически дифференцированы.

Культурные различия иногда разрушают социальные и межличностные связи. В таких случаях возникают сложные модели одиночества, как, например, в семьях и других общественных институтах, где существует так называемый «разрыв поколений». Здесь культурное одиночество содействует обострению переживаний одиночества в социальном и межличностном измерениях. Частью этого разрастающегося напряженного социального конфликта становятся усложненные переживания одиночества, требующие учета его культурною измерения и адекватного понимания. Одиночество в культурном измерении - частый «гость» мира ученых, пророков, реформаторов и критиков социальных порядков, особенно если они видят свои расхождения с основными культурными течениями, пытаясь прийти к ценностям, забытым или отвергнутым широкой публикой. В таких случаях эта модель помогает исследователям, да и самим субъектам, помнить об одном из аспектов расстройства личности, который необходимо учитывать при выборе пути «против общего течения». Неудивительно, что история знает радикалов и новаторов, делавших акцент на тесной дружбе, потому что они рисковали испытать одиночество в культурном и социальном измерениях.

Примечания

Часть 1 | Часть 2 | Часть 3 | Часть 4 | Часть 5